Я вынимаю из рюкзака флягу с водой и, поддерживая голову девушки, осторожно даю ей напиться, и ласково говорю, сжимая все три шприца между пальцами в ладони:
– Потерпи, рыженькая. Будет больно.
Три блестящих иголки радостно сверкают в солнечных лучах от предвкушения доставляемой боли. Аллахора силится рассмотреть надписи на тубах сквозь слезы. Вытирает глаза. Все равно не видно.
– Что там? – спрашивает, пытаясь заставить себя заткнуться.
– Комплекс витаминов для уставшей девочки.
Я пытаюсь подбодрить подружку, одновременно расстегивая ее ремень и сдирая с ягодиц штаны, и слезы снова ручьем бегут по ее запавшим щекам.
– Только не убей их.
– Что?
Рассеянно переспрашиваю, занятый выбором места для инъекции с меньшим слоем грязи. Аллахора отворачивается, сжимает кулачок и вцепляется зубами в костяшки пальцев, давя рыдания.
– Ничего. Я выдержу.
На мгновение мне показалось – что-то я упустил из разговора и три острия протыкают грязь, кожу и мышцы Рыжей, впрыскивая чудовищные дозы лекарств и стимуляторов. Девичье тело содрогнулось, выгнулось дугой, и Аллахора зашлась в беззвучном крике. Обмякла. Потеряла сознание снова. Осторожно застегиваю на ней штаны и поворачиваюсь к болоту.
Вот и все. Мы в сотне метров от пограничного слоя и я ничего не ощущаю в мозгу, кроме обычных звуков утреннего мира в вечно клубящемся над болотом тумане. Чистилище Кройдана. И оно изрыгнуло первого преследователя. Из тумана появляется лошадиная морда, всхрапывает, следом мощно выбрасываются на берег копыта. Улыбающаяся измазанным лицом навка поднимает руку в седле, и следом за ней на берег выбираются все двенадцать сестер Трасца.
– Навье приветствует тебя, волк.
Чертова дюжина из великолепнейшей девушки и полупрозрачного чистого зла с разновозрастными оскаленными рожами уставилась на меня сверху вниз, ожидая ответа.
– Пусть вечно поворачивается Дышло Гражуля Колы.
Слова положенного приветствия возникают в мозгу сами собой, но мой поклон навке едва заметен, потому что глаза не могут оторваться от ее лица, черты которого даже сквозь потеки грязи гипнотизируют красотой.
– Приветствую Навье, – устало произношу Трасцам, – Прям ли был путь, Сестры?
Расплывчатые тени на лошадях кивают в ответ. Навка изящно спрыгивает на землю, забрызганная грязью туника похожа на шкуру далматинца, подходит ко мне. У меня сейчас не осталось достаточно сил, чтобы ударить, не то, что сломать ей шею. Поэтому я ожидаю развития событий с ее стороны.
– Нарушен ли был нами закон, волк? – ее голосок ласкает мои уши.
– Не могу сказать ничего о вас, а мы не искали встречи.
– Сказано – приговорено, волк, – твердо говорит навка.
– И не изменить уже решенного.
Как будто кто-то посторонний выводит моим языком ритуальные формулы, и навка подозрительно изучает мое лицо. Внезапно отталкивает меня в сторону и склоняется над Рыжей. Хватает Аллахору за волосы, поворачивая лицом вверх, и в тот же момент моя рука сжимает ее шею над туникой. Только вместо хрупкой девичьей плоти в моих пальцах оказывается многожильный стальной канат. Она легко освобождается от смертельной удушающей хватки, небрежно стряхивая мою руку, отступает на шаг. На лице девушки, искаженном гневом, испачканном грязными разводами, появляется неподдельное удивление.
– Как ты осмелился, волк?
Ненависть брызжет из меня вместе со слюной, как гадючий яд удильщика:
– Только прикоснись к ней еще раз, и я утоплю твои кости в болоте.
Трасца беспокойно шевелятся в седлах, но не делают попыток вмешаться и прикончить меня.
Теперь удивление навки достигает апогея:
– Даже так? Придержите его, иначе нам нечего будет отправить в Невр.
Сестры Трасца спешиваются. Жесткие ледяные пальцы-корни вцепляются в меня со всех сторон. Я отшвыриваю парочку из них в сторону, отвешиваю несколько оплеух то ли Листопадной, то ли Весенней, а затем меня скручивают. Несмотря на дикую боль в неестественно заломленных конечностях, я приподнимаю голову и смачно плюю в сторону навки, обещая оторвать ей все выпуклости на теле. Навка смеется, удовлетворенная всем коротким процессом схватки.
– Прибереги силы, волк.
Девушка снова, сопровождаемая моим проклятиями, грубо отрывает голову Рыжей за волосы от земли, заглядывает ей в лицо. Несколько долгих-долгих секунд осмотра и она медленно отпускает потускневшие от грязи огненные волосы. Голова Аллахоры безжизненно падает в траву.
– Отпустите его. Он не на Пути. Едем, – что-то изменилось в ее голосе.
Лишенный опоры крепких рук я тут же валюсь на бок. Вся свора вскакивает на лошадей и, повинуясь очередному сигналу навки, вздыбливает лошадей и мчится к близкому лесу. А она сама низко склоняется ко мне из седла.
– Ты не становился на Путь, волк! Так почему же она с тобой?
Навка так близко, что пряди ее волос касаются моего лица. Не дождавшись ответа, выпрямляется, хмыкает, пожимая плечами, разворачивает лошадь и вонзает ей под брюхо пятки.
– В следующую встречу, ты скажешь мне, – летит вместе с клочьями дерна из-под копыт ее прощание…
Внезапно пазл сложился сам собой. Навка из пограничного слоя не бросалась словами. Это именно она вернулась сегодня ночью. Но вопреки обещанию не спросила о неизвестном мне Пути. Знала ли она, что заклятие сном не навечно? Знала, наверное. Тогда почему принесла с собой летучее зелье от навьего сна? И Алеся еще тогда знала, что беременна двойней и ничего не сказала. Вопросы без ответов. Пока без ответов.
Открываю глаза. Ребята почти сложили рюкзаки, скатывают палатки. Алеся сидит сбоку, смотрит куда-то в лес. «Как же она устала»: – думаю я, рассматривая вспухшую синеву под ее глазами. Почувствовала, что смотрю. Поворачивает голову.
– Ничего, я просто расклеилась немного, – говорит смущенно.
– Алька, зачем волку становиться на Путь?
– Путь? Не знаю.
Мне показалось, или Алеся вздрогнула, отводя глаза.
Глава 5
«Сказать? Не сказать. Сказать? Не сказать…»: – обрывая лепестки у измятой ромашки, я пребываю отнюдь не в радужном настроении. Лепесткам, попадающим в категорию «сказать» везет больше – я просто роняю их с гранитного парапета набережной. Растираю в пальцах следующий оторванный лепесток в маслянистый катышек и, прежде чем произнести очередное «не сказать», мрачно смотрю вниз. Темная на солнце вода Свислочи усеяна отплывающими по течению цветочными сомнениями. Затем я внимательно оцениваю истерзанное растение и, смачно матерясь сквозь зубы, выдергиваю очередную конечность у ромашки. Зачем ты приходила, навка? «Сказать». Почему Алеся промолчала о беременности? «Не сказать». Что такое выбор для волка? «Сказать». Почему Рыжая так испугалась моего вопроса? «Не сказать»….
Это вчера вечером все было просто. Упадок сил, нервная усталость и паршивый сон накануне не располагают к близкому общению. Алеся так долго сидела в душе, что я чуть не уснул в кресле в компании новостей по телевизору. Наконец-то, Рыжая вышла, завернувшись в махровую простыню, и попыталась, как можно незаметнее проскользнуть мимо меня в постель.
– Алька.
От моего оклика она едва не споткнулась, и в мельтешащей сполохами от кинескопа полутьме я вижу, как напряглась у нее под тканью спина в ожидании вопроса.
– Устала, милая?
– Да, очень, падаю, спать хочу.
Рыжая забирается на тахту, укладывается прямо на покрывало, и отворачивается к стене, свернувшись клубочком. «Чего же ты так испугалась простого вопроса, рыженькая?»: – думаю я, одновременно радуясь возможности отложить разговор о своей ободранной спине.
Я ткнул кнопку на пульте, заставив заткнуться телевизор, и поступил так же, как и подруга: душ с фрагментами тихих чертыханий при случайном прикосновении к царапинам, вторая простыня, тахта. Только вот уткнуться в стену и затихнуть у меня не получается. Во-первых, в нее уже уткнулась Алеся. Во-вторых, желудок жадно требует пищу, урча от неудовольствия. Литр или более крепкого кофе за вечер совсем его не успокоил, но даже сама мысль о чем-то более питательном, чем черный тягучий напиток, вызывает у меня сейчас резкие спазмы в животе.
Легкий ночной ветерок слегка покачивает шторы и в приоткрытое окно еле слышно доносится храп мегаполиса. Минск спит, а вот меня сон забыл, забыл, что я есть в этом мире. Я осторожно поворачиваюсь на спину, и принимаюсь в который раз за сутки тасовать мысли.
Навье, Навье, Навье. О чем не рассказала мне Рыжая, и что же такого важного я не могу вспомнить о тебе? Важного настолько, что на сцене появилась сама Паляндра. И что означает ее угроза переписать некую страницу истории? Одну лишь страничку, но события изменения всем своим негативом коснутся меня в полной мере. Подумаешь, как вариант, рыжая княжна попадет в татарский плен? Сколько их попадало туда в те времена и там же сгинуло? Вполне достаточно и рыжих и черноволосых. А если Алеся потомок той княжны? Тогда вполне реален вариант исчезновения ее из моей жизни. В том, что изменения не коснется меня, я уверен на все сто пятьдесят процентов, а иначе, зачем тогда волк Паляндре. Или это какая-то хитрость скучающей богини? Возможно, и богам не под силу ничего изменить в ткани мироздания? Потом неизвестно откуда появившаяся сексуально озабоченная еще одна навка. Пешка или фигура в начавшейся шахматной партии? Скорее, фигура. И очень сильная фигура. Ведь даже ее злобство Паляндру не разозлило вмешательство нежити. Наоборот, она приняла нового персонажа как приятную неожиданность и, несомненно, знает, что это была не первая наша встреча. Стоп, ошибка. И Алеся и ночная навка не нежить. Мое тело знает – живущие не так. Тогда кто они, черт бы их побрал всех вместе взятых? Навьи? Несомненно.
